– К первым трем снимкам мы скоро вернемся.
На остальных фотографиях были точно так же распотрошенные и распятые афганские женщины всех возрастов. Снимки были сделаны в одном помещении – что-то вроде большого деревянного сарая. На переднем плане каждого – одна убитая; в стороне от нее видны другие изуродованные подобным же образом трупы. На последней фотографии девушка лет пятнадцати-шестнадцати была распята у стены – комки легких над плечами прибиты к дереву. Снимки, кроме первых трех, любительские, без специального освещения – одна вспышка. Но они, как ни странно, производили куда более страшное впечатление, чем профессиональные работы судебного фотографа, на которых из-за великолепного света все казалось немного нереальным – словно это была инсценировка с томатным соком вместо крови.
Фабеля еще раз поразило сходство увиденного с полотнами Марлис Менцель.
Он отложил фотографии и посмотрел на старика.
– Эти снимки из последней деревни, в которой мы побывали, идя по следу Витренко. Как вы понимаете, операция проходила на территории противника. Не стану утомлять вас рассказом о том, что нам пришлось пережить, мотаясь от деревни к деревне, – в любом селении могла ждать роковая засада. Та последняя деревушка казалась такой же тихой и мирной, как и все остальные, где мы могли нарваться на что угодно. Мои разведчики вернулись быстро и с бледными лицами. Мертвый покой не был обманчивым. Все в селении были мертвы. Витренко согнал их в единственное деревянное строение – довольно большой сарай. Мужчин перестреляли выстрелом в голову – связанных и на коленях. Они лежали у ближайшей от входа стены. Были среди них моджахеды или нет – не знаю, деревня выглядела вполне мирной, что, впрочем, ни о чем не говорит. Женщин в сарае было примерно двадцать – всех возрастов, от девочек до бабушек. И все были распяты, у всех были вырваны легкие… Если ад существует, то он должен выглядеть как тот афганский сарай. И если дьявол существует, он точно так же должен оформлять свои злодеяния, как Витренко, – в продуманный натюрморт из человеческого мяса.
– А это все сотворил Витренко? – спросил Фабель.
– Конечно, не лично. Для него характерно творить зло чужими руками. Своего рода талант провоцировать других на полное озверение. Я уверен, что он создал ту кровавую галерею в сарае, не запачкав кровью собственные руки. Эта бойня была явно ритуалом, которому надлежало еще крепче связать головорезов с их вожаком – жрецом, высшим существом.
– Вырывали легкие только у женщин? – впервые подал голос Махмуд, который тоже просмотрел все фотографии.
Украинец кивнул.
– Помню, кто-то из моих ребят сказал, что мужчины этой деревушки умерли более легкой смертью. Мы потом разобрались – ничего подобного! Витренко убил мужчин лишь после того, как они видели дикую смерть своих дочерей, жен и матерей.
Фабель и Махмуд обменялись долгим взглядом.
Все молчали. В тесной будке было тихо.
Наконец Фабель спросил:
– И вы догнали его?
– Да. Мне было приказано доставить их целыми и невредимыми на подконтрольную нашим войскам территорию. Мы так и поступили. Однако моим ребятам сначала пришлось пережить очень неприятный момент – отряд Витренко сделал несколько предупредительных очередей в воздух и залег в оборону. Мои, ошарашенные, тоже попрятались. Было дико, что свои готовы стрелять в своих. Но люди Витренко уже давно стали бандитами, которые живут по собственным законам. Бандиты, прекрасно обученные, сплоченные, но все равно бандиты! Так или иначе, после долгих переговоров я уговорил Витренко… нет, не сдаться, а просто следовать за нами домой. Он ничем не рисковал. Против него и его людей не было возбуждено уголовное дело, их не судил трибунал. Процесс, даже тайный, никого не устраивал. Оставалось только наградить отряд за доблестный рейд по тылам врага. Их и наградили. Правда, тут же отослали обратно на родину.
После Афганистана Витренко вознесся в ранг неофициального народного героя. Подробности его афганских «подвигов» не рекламировали, а то, что он с таким энтузиазмом бил «духов», так у нас называли моджахедов, только способствовало его славе – и среди военных, и в милиции, и у простого народа. В сознании немусульманской части страны крепко сидит убеждение: кто больше мусульман перебьет, тот и герой. Все равно они сплошь террористы… Витренко быстро вырос в известного эксперта по борьбе с исламским терроризмом. После распада Советского Союза он стал одной из ключевых фигур свежесозданных украинских антитеррористических организаций. Вступил в отряд «Беркут». Беркут, между прочим, – вид орла.
«А-а-а, вот почему у него орел на зажигалке», – сообразил Фабель. До сих пор он боялся, что этот символ как-то связан с «кровавым орлом».
– Словом, Витренко опять был на коне, окружен почетом и уважением, – продолжал старик. – От природы умный, он учился дальше, освоил все тонкости криминалистики и борьбы с терроризмом. В сочетании с боевым опытом это делало его заметнейшей фигурой в украинском МВД… А потом в Киеве произошла целая серия одинаковых зверских убийств. – Украинец показал на фотографии. – На первых трех снимках молодая журналистка одной украинской независимой радиостанции, убита в своей квартире. Подобных убийств было несколько. В итоге мы поймали преступника – двадцатипятилетнего парня. Парень во всем признался, да и улик хватало. Однако у нас была твердая уверенность, что он действовал не один. Больше того, герр гаупткомиссар, я не был убежден даже в том, что убивал именно он. По городу ходили темные слухи о существовании какого-то религиозного культа с человеческими жертвоприношениями – мол, за всеми этими убийствами стоят изуверы-фанатики. Глухо упоминалось имя Витренко. Одновременно мы подозревали, что организованной криминальной деятельностью в городе руководят высокопоставленные офицеры полиции или секретной службы – именно руководят, а не предоставляют крышу! Однако тут имя Витренко вроде бы ни разу не всплывало… А затем, года три назад, он вдруг исчез. Словно в воздухе растворился. Потом, один за другим, исчезли двенадцать его прежних подчиненных. Уволились из органов внутренних дел или армий России, Белоруссии и Украины – и пропали!