– Его застрелили, когда он стоял на коленях, – сказал Браунер Фабелю. – Профессионально выполненная казнь – выстрел в ствол мозга. На бетон он упал уже мертвым. Пуля прошла выше рта.
– И как давно его убили?
– Вот Мёллер исследует тело, тогда и спрашивайте. Судя по температуре трупа, внешнему виду и ригидности, я бы сказал – по меньшей мере несколько дней назад. Дня три.
Один из членов его команды позвал начальника:
– Герр Браунер, нашли гильзу!
Фабель последовал за Браунером. Тот присел на корточки и осторожно извлек из мусора блестящий металлический цилиндрик.
– Девятый калибр, – сказал Браунер, разглядывая гильзу, зажатую между пальцами.
– И гильза валяется на видном месте, – задумчиво произнес Фабель. – А ведь он вполне мог ее забрать, стоило ему лишь как следует осмотреться. Странная ошибка для профессионального убийцы!
Браунер пожал плечами:
– Может, было просто темно. Или их кто-то спугнул, и им пришлось удирать быстрее, чем они планировали.
– Возможно, возможно… – сказал Фабель без особой уверенности в голосе. Заметив нахмуренный лоб Браунера, который продолжал рассматривать гильзу, он спросил: – Что-то не так?
– Не узнаю гильзу. У большинства ходовых девятимиллиметровых патронов конфигурация «смит-вессона» или «вальтера», а это что-то мне незнакомое – какое-то нестандартное огнестрельное оружие.
– Есть догадки?
– С ходу ничего сказать не могу. Мы, конечно, разберемся и наверняка найдем ответ, но понадобится какое-то время.
Прибыл патологоанатом Мёллер. Фабель приветливо кивнул ему и сказал:
– Труп пролежал несколько дней.
Тот досадливо поморщился.
Снаружи Фабеля поджидал Фолькер.
– Ну что, действительно Клугманн?
– Да.
На всегда бесстрастном лице Фолькера вдруг появилось выражение. Его темные глаза заблестели – то ли от гнева, то ли от боли. Фабель даже удивился.
– Клугманн был храбрым парнем, – сказал Фолькер. – Хорошим и честным полицейским. Я лично завербовал его… Я не настоял на том, чтобы он вышел из игры после гибели Тины Крамер. Это моя ошибка. Я виноват в его смерти.
– Думаю, вы совершенно правы, – сухо сказал Фабель. Он не злорадствовал, он просто констатировал факт.
Хорошенькое личико Сони Брун опухло, глаза покраснели. Было понятно, что она плачет уже не первый час. Теперь у нее остались силы только слабо всхлипывать. Фолькер хотел допросить ее первым, однако гаупткомиссар, игнорируя ярость бээндэшника, разрешил ему только молча присутствовать при том, как они с Вернером Мейером будут допрашивать Соню в ее квартире: мол, теперь это дело комиссии по расследованию убийств.
Соня тихо ахнула, когда Фабель сообщил ей, что Клугманн был агентом БНД и работал под прикрытием. Теперь все прошлое вдруг предстало перед ней в другом свете. И это было ударом едва ли не более сильным, чем гибель возлюбленного.
– Он же сказал, что мы поженимся… уедем когда-нибудь из этого ужасного Гамбурга – сразу после того, как он закончит свое «большое дело». Неужели это была просто ложь?
Она растерянно смотрела на Фабеля. У него не повернулся язык сказать правду. Хотя знал ли он правду?
– Нет, Соня. Вряд ли он лгал. Вы были ему дороги, он заботился о вас. Я уверен, после «большого дела» он увез бы вас из Гамбурга…
Они попытались вызнать у Сони что-нибудь об украинцах и «большом деле», о котором Клугманн так много говорил. С кем она его видела, кого он упоминал? Однако Соня, явно совершенно искренне, на все вопросы отвечала отрицательно. Нет, ни единой подробности ей не известно. Ни с кем она его не видела. Он не упоминал ни одного имени.
– Вы слышали про Вадима?
– Нет, я бы запомнила. Я люблю русские имена и наверняка бы запомнила. В свободные от работы вечера он надолго уходил и возвращался поздно. С кем-то беседовал относительного этого «большого дела», но мне не рассказывал…
Так они ничего и не узнали. Соня вновь разрыдалась – теперь уже от собственной беспомощности. Фабель молча прошел на кухню и заварил ей крепкого чая.
– Последний вопрос, – сказал он. – У Ганса была видеокамера?
Соня нахмурилась и покачала головой.
– Значит, он никогда не приносил камеру в ваш дом? Может, вы случайно видели среди его вещей видеокассеты?
Соня снова растерянно замотала головой.
Пришлось им уйти ни с чем. Было грустно думать, что судьба в очередной раз посмеялась над Соней. Мужчина, который вытащил ее из грязного мира проституции и дешевой порнографии, оказался полицейским. И теперь она не могла с точностью сказать, любил он ее или только прикидывался, были их отношения лишь необходимой частью его «легенды» или чем-то более серьезным… Ее некому было утешить: ни родственников рядом, ни друзей. Оказалось, что она играла в чужом спектакле. Спектакль закончился, все актеры ушли, а она осталась на сцене одна-одинешенька. Еще несколько дней назад она торопилась домой, радостная и окрыленная, с хозяйственными сумками – ей было о ком заботиться, у нее было будущее, мечты о новой жизни. И что теперь? Опять трахаться за деньги перед камерой? Фабель мог только гадать, любил Клугманн Соню или нет, хотел жениться на ней или нет. Однако то, что он вытащил девушку из порнобизнеса и не побрезговал устроиться с ней по-семейному, говорило о многом…
Закрывая за собой дверь квартиры, Фабель про себя поклялся во что бы то ни стало отомстить за Клугманна.
Домой Фабель добрался только поздно вечером – к одиннадцати часам. Надо было собрать команду и обсудить новое положение вещей. Теперь они знали, что Моник на самом деле звали Тина Крамер и она была агентом БАО. Клугманна застрелили. Фолькер стоял на том, что нет ни малейшей связи между его операцией и ритуальным убийством Тины Крамер. За Максвейном, с неохотного благословения Ван Хайдена, установили круглосуточное наблюдение. «Мы нутром чуем: с ним что-то не так», – сказал Фабель, прося дополнительных людей для наблюдения за Максвейном. Ван Хайден терпеть не мог формулировку «нутром чуем». В этих случаях он нутром чуял, что денежки налогоплательщиков уходят непонятно на что. Однако Фабеля он уважал и почти любил – по крайней мере доверял ему. Поэтому в который раз пошел гаупткомиссару навстречу.